Патриотизм без нравственного начала — вырождение нации.Молодому австрийскому фермеру Францу приходится делать выбор: сохранить жизнь и вернуться к семье или отказаться от присяги Гитлеру. В картине показаны два антонимичных мира: мир счастья — горы, поля, реки, небо, дети, жена; мир испытаний — стены тюремного двора, скупой интерьер камеры. Режиссер подчеркивает визуальную разницу двух миров, создавая дополнительное напряжение в выборе Франца. Бескомпромиссный религиозный контекст возникает после монолога иконописца (не дословно): «Я заставляю людей поднимать голову и мечтать. Но люди хотят сострадать, а не идти на страдания. Мы создаем почитателей, а не последователей. Когда-нибудь я наберусь смелости и покажу истинного Христа». Далее режиссер делает в своем фильме то, о чем мечтает иконописец. Дерзкая и успешная попытка.
Огромный метафорический ряд выражает смысл происходящего не меньше диалогов. В момент терзаний Франц идет по проселочной дороге совсем один, а над ним сгущаются грозовые облака. Родные пытаются отговорить Франца, а в руках у них спутанная веревка. Сцена в саду: девушка искушает Франца и срывает зеленые яблоки. Решение принято и супруги идут вдоль реки, конечно же, против течения. Почтальон приносит повестку и впервые в фильме появляется затемнение — водораздел кинокартины. Во время ареста на земле останется шляпа Франца — мирная жизнь. На допросе собеседник окуривает Франца дымом и словами одновременно. На крестный ход не допускают семью Франца — тех, кто идет путем крестных страданий и выбирает тайную жизнь души. В комнате супругов висит картина «Тайная вечеря», а в «комнате» души Франца эта картина отпечатана. В тюремной комнате то и дело появляется кувшин — цитата из жизни Христа, которому омывали ноги миром из сосуда.
В финальной сцене тюремщики одеты гиперболировано театрально, место действия напоминает сцену с темным занавесом: действительность становится сюром, а тайная жизнь души становится действительностью. Неудивительно было бы услышать в этом месте стихи Бориса Пастернака: «Гул затих, я вышел на подмостки…И неотвратим конец пути/ Я один, все тонет в фарисействе/ Жизнь прожить — не поле перейти…» («Гамлет»). Герой фильма, как и герой романа «Доктор Живаго» остается верным себе, несмотря на вихрь исторических событий. Тайная жизнь честного сердца, скрытая внутри человека. Юрий Живаго пишет стихи, сеет и взращивает их в творческом пространстве. Франц — сеет пшеницу. Они не могут взять в руки автомат и сеять свинцовые пули. Дело не пацифизме, а в условиях, с которыми придется согласиться.
Режиссер использует любую возможность выразить контраст между нет и да, между предательством и верностью, совестью и бесчувствием. Даже транспорт в кадре не случаен. К счастью и семейной жизни Франц едет на мотоцикле, вокруг — пейзажи умопомрачительной красоты. Путь к суду и встрече со злом отдан поезду, который мчится на бешеной скорости среди индустриализированного пространства. Управляя мотоциклом, человек выбирает свою дорогу сам, всегда волен повернуть, сбавить скорость. В поезде так много зависит от одного — машиниста, которому доверяют все пассажиры. Сегодня Германия признает ошибочность своего выбора, но тогда было ли это очевидным? Парадокс главного героя в том, что даже «в общем поезде он едет на своем мотоцикле». Суть христианства поймана и выражена предельно четко. Сформулированность идеи, артикуляция повествования открывают перед нами внутренний мир зрелого режиссера.
Т. Малик использует и кинематогрофическое наследие. На главную роль приглашен актер, который не раз играл людей военного времени. Режиссер словно аккумулирует предыдущие роли, показывает предельное напряжение человека военного лихолетья. Появление актера Карла Марковича напоминает о дуэте с Аугустом в «Фальшивомонетчиках», а образ Бруно Ганца (член суда присяжных) может ассоциироваться с его ролью Гитлера в «Бункере». Франц встречается с фашизмом (Гитлером) лицом к лицу. «Вы имеете право так думать», — произносит герой Ганца, а после садится в кресло заключенного, «примеряя» на себя его поступок: нет, это не для него.
Терренс Малик снял довольно длинную картину, в этом — смелость и желание высказаться так, как он считает нужным. Своеобразный прием: нам хочется, чтобы кульминация наступила поскорее. Возможно, некоторым захочется остановить фильм. Но страдания Франца не закончатся; выключив фильм, мы только устранимся от участия в истории. История жива без нас, но живы ли мы без нее? Режиссер рассчитывает на зрителя, привыкшего размышлять над увиденным, вглядываться в кадры, ловить каждый звук. Его послание миру таково: патриотизм без нравственного начала — вырождение нации.
Красиво. Умно. Мастерски.