РаскаяниеНеторопливая, спокойная, не очень-то эмоциональная картина представляет собой рассуждение о давно ушедшем прошлом, но не ностальгическое, а горестное, покаянное. Через судьбу двух сестер автор рассуждает о том месте в жизни, которое всегда было предназначено женщине в обществе середины двадцатого века, здесь – бразильского, но, на самом деле – любого другого. Пусть жизнь каждой сложилась по-разному, но на каждую повлиял привычный патриархальный уклад, отнявший у обеих девушек их шанс на счастье.
В то время, как феминистские движения только начинали обретать свою силу, а женщины получали право голоса, тогда, когда до сексуальной революции было еще больше пятнадцати лет, начинается история двух обычных бразильских девушек-сестер, невероятно привязанных друг к другу. Вся их дальнейшая жизнь будет как тот тропический лес из вступления-пролога, где сестра близко и бесконечно далеко, а вокруг лишь заросли да обезьяны. Нам с высоты прогрессивного двадцать первого века кажется совершенно нормальным радикальный поступок Гиды в начале картины, определивший всю ее дальнейшую жизнь. Тогда, во времена тотального превосходства мужчин, она совершила практически акт феминизма, когда отказалась подчиняться веками сложившимся правилам и нормам и выбрала что-то для себя во имя своей мечты. Едва ли такой побег означал бы столь многое, будь его целью Бразилия, но Европа – это другой мир, другие правила и другие порядки. Чем бы не окончился путь Гиды, из Европы она принесла что-то новое: новое понимание собственного места в мире, возможно, чувство собственного достоинства. Ее сестра в определенный момент завидует вовсе не внезапной глубокой любви Гиды, она завидует акту свободы, на который сама не была способна.
Жизнь Эвридики тесно связана с музыкой, и музыка – ее единственная настоящая любовь и мечта. Ни разу Эвридика не скажет «я люблю тебя» своему мужу или кому-то еще. Музыка для нее – это проявление свободы, она растворяется в ней, это – ее способ бегства. Музыка – это любовь, а любовь для женщины в подобном обществе неизбежно становится проявлением феминизма. Совсем не важно, одаренная Эвридика или нет, но существенно, готова ли она сделать шаг к своей мечте и обретению свободы. Ее резкое решение подводит черту под ее личностью, в тот момент окончательно сломанной, когда Эвридика-человек, Эвридика-художник уступает место бессловесной Эвридике-матери и Эвридике-жене, как хотели все окружающие мужчины, как считали само собой разумеющемся.
Судьбы двух сестер зеркально противоположны. Пока одна – уважаемая донья, другая выживает в фавеллах Рио-де-Жанейро. Но Гида свободна от мужских желаний и мужских взглядов на жизнь, пусть жестоко и трудно, но она прокладывает свой собственный путь и творит самостоятельно свою судьбу, тогда как ее обеспеченная сестра не имеет права распоряжаться даже собственным телом и не имеет права на осуществление мечты исключительно из-за мнения окружающих ее мужчин. Мужской шовинизм не просто помеха в ее стремлении к музыке, это помеха к всякому образованию как к пути к новым знаниям, следовательно, самосознанию, обретение которого не позволит женщине более быть бесплатной домработницей для своей семьи. Но подобный уклад в подобном контексте был на экране не раз, по-настоящему болезненным в «Эвридике» его делает тот факт, что из-за очередной прихоти любящие люди оказываются разлучены практически без шанса найти друг друга вновь. Мужчины писали женские судьбы, увы, преимущественно серыми и черными красками.
Украшают тягучую историю письма, что писала Гида своей сестре, вернее, что она писала в несуществующую счастливую жизнь, где есть свобода, успех, счастье и обретение мечты. Это и есть невидимая жизнь Эвридики, и подлинной главной героиней является не она, но ее сестра, придумавшая эту жизнь. Это не письма сестре, не письма в настоящее, но – в неведомое будущее, где такой воображаемый успех станет для женщины из их общества осуществимым. Тем болезненнее воспринимать будничную реальность на экране, в которой, может, нет чего-то откровенно чудовищного, нет никакого физического насилия, но есть бесконечный поток морального насилия в виде традиций, запретов и умолчаний, из которых только и состоит жизнь таких женщин, как Эвридика.
История сквозь десятилетия развивается в одном из самых чарующих городов мира – в Рио-де-Жанейро – и режиссер без сомнений впускает в нее яркие краски, сочные пейзажи и экзотическую растительность. Герои часто говорят о жаре, но автор не использует привычные приемы «плавящегося» воздуха, жара в «Эвридике» влажно-зеленая, перманентная, естественная, неизбежная. Но если картинка работает на образ и является безусловным достоинством фильма, другой герой истории – время – это недостаток. В картине немыслимо много упущений и ошибок с указанием дат и учетом прошедших лет, что зритель много-много раз остается в серьезном недоумении. Даты, время действия называются походя (или не называются вовсе), возможно, это прием, но не выстраиваются они в стройное логичное повествование. Хочется положительно отметить актерский состав, не переходящий на отчаянную жестикуляцию, сохраняющий баланс эмоций и достоверности, что важно для латиноамериканского фильма.
«Невидимая жизнь Эвридики» умудряется удерживать внимание все 2 часа экранного времени, хотя она всего лишь показывает жизнь. Это фильм-раскаяние за то прошлое, где жизни многих женщин проходили без счастья, той эпохи, которую нужно помнить, чтобы к ней не возвращаться. Это очень женский фильм, хотя его снимал мужчина-режиссер, он взывает к эмоциям и чувствам, его нужно не только понять, его нужно впустить в сердце. Подобное неспешное и умиротворенное порою может задеть и убедить сильнее любой бешеной динамики и энергии.