Акт II. Грани запредельного чувстваЯ благодарю своего Бога за то, что он любезно предоставил мне возможность изучения, что смерть — ключ, который отпирает дверь в наше истинное счастье
/Вольфганг Амадей Моцарт/
Расхожее выражение «любовь до гроба», кажется, не допускает двойного толкования. Воплощенная мечта любого романтика — встретив того самого человека, вверить ему свои чувства и надеяться, что они будут питать отношения всю жизнь. Однако бог сотворил людей очень разными, и не для всех любовь в привычном восприятии представляет интерес. Понятие о красоте всегда остается индивидуальным, не говоря уже о том, что для кого-то гораздо более важным является утоление плотской страсти, чем духовное влечение. Смерть близкого — не только страшный удар для любящего человека, но и в немалой степени проверка глубины его чувств. Но есть в роду людском личности, для которых смерть и любовь — тождественно равные понятия.
Помещение морга — пожалуй, самое неромантичное место, какое только можно себе представить. Не секрет, что работникам этого заведения по роду деятельности положено быть бесчувственными. Нередки среди патолоанатомов и люди, имеющие судимости, либо не полностью вменяемые психически. Эмоции — плохие помощники в деле вскрытия трупов. Несколько взмахов инструментами из холодной стали и то, что было когда-то человеком, обращается в кожный мешок без органов. Регулярно вдыхая трупный смрад, очевидно, в последнюю очередь думается о чем-то сентиментальном. Тела мужчин средних лет вряд ли способны вызвать повышенный интерес у медика, если конечно тот не стажер на практике. Совсем иное дело — тело молодой девушки, которую даже гибель не лишила привлекательности. Созерцание милых черт, гладкой кожи, приобретшей после смерти мраморный налет величия способно лишить покоя даже того, кому противопоказана чувствительность.
Во второй части своей трилогии Начо Серда сходит с проложенного им в «Пробуждении» маршрута «жизнь-смерть» и спустя четыре года прокладывает новый: «смерть-любовь». «После смерти» иллюстрирует религиозно-научную подоплеку человеческой парафилии. Патологоанатом возвращает нательный крестик родителям скончавшейся девушки ясно намекая: там, где отступает вера — обретает свою власть порок. Бросившему свою волю в бездну некрофилии медику необязательно что-то говорить, созерцая объект вожделения. Его огромные, полные испепеляющего безумия глаза скажут все сами. Истово молящегося человека вера способна довести до экстаза, но даже это меркнет перед желанием обладать, истязать и услаждать безумную похоть. Шокирующий эффект от короткометражки Серды — ничто в сравнении с истинной глубиной порока. «Трилогия любви и смерти» испанского режиссера достигает кульминации, когда на холодный стол патологоанатом укладывает тело девушки.
При жизни ее звали Мартой. Не больше 25 на вид, изящная фигура и тонкие черты лица. Так должно выглядеть совершенное тело? Врач-некрофил убежден: именно так. В его распаляющейся душе неистовствует легион чертей из преисподней. Достигнув пика желания, у такого человека любой подручный предмет обращается в оружие, будь то нож или фотоаппарат. В извращенном представлении о красоте не действуют общечеловеческие законы. Для патолоанатома в комнате остаются лишь два неодушевленных предмета: собственное вожделение и объект вожделения. Чудовищно, непостижимо, парадоксально. Это вступает в неразрешимое противоречие с самой природой! Но разве имеют значение догмы, если человек испытывает искрометный миг настоящего счастья, от которого хочется кричать так, чтобы холодные стены содрогнулись. Зачем этому безумцу фотоаппарат? Неужели пелена похоти настолько туманит сознание? Отнюдь. Пленочная техника дает исчерпывающий ответ на вопрос о природе девиантности. Всему виной не животная страсть, а любовь. Порочная, абсурдная, но любовь. Повстречав эту девушку живой, врач, вероятно, лишь прошел бы мимо, а скорее всего, даже отметил про себя изъяны в ее внешности. Но смерть, по его мнению, завершила преображение Марты, сделав ее безупречной. Усопшая настолько хороша, что врач не боится ласкать ее ножом. Достигнув максимума желания, некрофил не страшиться испортить тело своей мечты. Зная, что миг страсти неотвратимо скоротечен, он и стремиться обеспечить себя памятью о высшем счастье, отраженном на пленке негатива. Настоящее безумство! Но ведь несчастный извращенец уже не причинит боль никому живому. Природа при содействии Сатаны сделали этого патолоанатома отличным от норм человеческого поведения. Но и такой человек заслуживает счастья, если сумеет сохранить свою порочную тайну в неприкосновенности.
Экстаз, эйфория, нирвана — состояния, в которых хочется пребывать вечно. Откат к привычному для нас спокойствию может оказаться крайне болезненным. Сколь ни было бы извращенным представление о любви, а человек должен оставаться человеком. Последние кадры короткометражки Начо Серды бескомпромиссно подтверждают недопустимость порабощения разума чувствами. Укрытая под наружной оболочкой девиантность указывает на уникальность человека. В то время как показное буйство разврата — признак социальной опасности. Личное должно оставаться личным. Такая любовь особенно интимна, и доверить ее можно только бессловесной пленке. Только в этом случае страсть будет питать человека, а не выедать его до основания.
8 из 10
P.S. Окончание следует…