Полнометражный фильм по теме Вайолет Эвергарден заметно делится на две части. Завязка обеих в начале: в элитной школе томится, как в тюрьме, странная девочка по имени Изабелла Йорк; на палубе рвётся в жизнь одинокий рыжий мальчишка с жадными до счастья глазами, этакий задорный гаврош, чьё прошлое и будущее пока неизвестно. Поездом (чей символ и смерть, и связь) к Изабелле едет героиня сериала, аутистка, инвалид с искусными протезами вместо рук, «кукла», последователь Сирано де Бержерака, находящая за людей самые нужные слова для самых нужных писем. Там, за кадром, в сериале, героиня долго превращалась из натравленного на врага зверёныша не просто в безупречную леди, но в человека, умеющего чувствовать и выражать чувства. Здесь ученица превращается в учительницу, ставя угловатой, непокорной, от горя эгоистичной Изабелле душу, как музыканту ставят руку или голос. А позже пригождается и эпистолярный дар: война соединила Изабеллу с чужой девочкой Тейлор, жизнь разлучила с приёмной сестрой, письмо должно соединить снова.
Две части фильма (по сути, арки двух персонажей, Изабеллы и Тейлор) настолько неравны, что даже несколько диссонируют друг с другом, вторая кажется затянутой, может быть, необязательной, может быть, достойной отдельного фильма. И только потом, анализируя то, что с тобой как зрителем произошло, понимаешь, насколько этот фильм не кино в традиционном смысле слова. Этот фильм — чистейшее впечатление, такая же вспышка сияния в мозгу, какая возникает после прочтения особенно удачного японского малостишия. Эффект от этого фильма сравним с эффектом от прослушивания музыки. Это крупная музыкальная форма, в которой ты слышишь отзвуки отдельных мелодий, мелодий-характеристик, мелодий-настроений. И две разные части — это две разные музыкальные темы, одна сложнее, тоньше, горше, другая — проще, ярче, упорнее; к концу они сливаются. Тем, кто знаком с сериалом, отзвуки понятны; остальных они будоражат, подвигая узнать.
Идеальная, от каблучка до прядки сложной прически, фигурка заглавной героини заставляет вспоминать мифических английских гувернанток, а её стройность напоминает армейскую выправку, и этим не обманывает. Зелень броши на груди не сочетается с цветом ярко-голубых глаз, но сочетается с подозреваемой тайной. Неподготовленный зритель брошен в чужой Омут памяти, но не барахтается там беспомощно, а парит зачарованно. Постепенно подбираются недостающие детали: сеттинг по отдельным приметам близок западному миру начала двадцатого века, а упоминаемая война похожа на Первую мировую. Так, волей игры автора ранобэ Акацуки Кана все знакомые приметы, факты, титулы, фамилии нашего мира словно правлены силами сновидения. Так сон, в котором словно собираются на пике наши чувства, переполнен, доведен до точек в своих боли и радости. Именно во сне все краски и звуки ярки до предела. В фильме тоже так. Картинка так реалистична и так нет, словно живой мир был изначально Творцом написан солнечным маслом. Воздуха так много, словно вместо кислорода после войны, как огромной грозы, во вселенной царит озон. Музыка так прекрасна, что незаметна, словно вживлена. Наверное, ни один критик не преминет сказать, что фильм — неприкрытая манипуляция, велящая чувствовать так сильно, что становится стыдно за себя. Вслед за героями бежать по дороге, глотая воздух без надежды наглотаться, касаясь руками ветвей, не надеясь накасаться, впитывать черты любимого человека, держать за руку и не отпускать, вытаскивать из глубин мозга разрывные эпитеты. И разве только слово, похожее на «неизбывное», некое слово, обозначающее что-то потаённое и невыносимое, само приходит на ум, и то кажется недостаточным.
В мире фильма словно и не должно быть классического сюжета, где есть положительные герои и враги, конфликт и его разрешение. Сюжетом становится та жизнь, в которой цельного сюжета нет, зато есть борьба и столкновение чувств, есть движение и развитие. В любой жизни врагом является даже не война (это лишь один из врагов), а разлука, в высшей точке — смерть. Да, люди в фильме друг ко другу добры: в школе в помине нет распрей, люди друг ко другу бережны, между ученицей и учительницей возникает тончайшее чувство-на-грани, чуть кружащее голову, задевающее верхушку сердца чистотой и невозможностью одновременно. Да, преграды преодолимы, а во второй части вовсе жизнь прорывает плотину. Но эта радость, эта юность мира и человека, этот дивный вальс девичьих башмачков, двух фигурок девочки-девочки и девочки-мальчика, эти контакты, встречи, взаимопомощи, лица, мелькнувшие и исчезнувшие, этот полёт ребёнка на тайную встречу с полузабытой женщиной словно подчеркивают вечный конфликт бытия: за безмятежным летом осень приходит следом, рядом со счастьем ходит беда.
Ранобэ, откуда вышла героиня, по жанру и есть роман и игра одновременно, роман, где картинка (в прямом смысле картинка, иллюстрация) и диалог едва ли не важнее сюжетного скелета. Авторский мир идеален для воплощения фантазий, бьющих под дых: то самое время, когда одежды и манеры становились близки современным и одновременно были «сказочными», когда мир словно стоял перед развилкой во всём — своей науке и технике, политике, экономике, культуре. Это тот самый мир, в котором то, что сейчас называют стимпанком, могло стать живой реальностью. Мир, неудержанный, неулелеянный людьми, упущенный мир. Возможно, нет другого произведения, где на первое место среди реальных потерь нашего мира относительно мира стимпанка выходит не какой-нибудь дирижабль, а почта как структура и явление, та почта, которой больше нет. С появлением быстрой, безусильной почты, кажется, мир стал меньше, да меньше стало и само слово. Слово здесь привязано к предмету и к человеку как, наверное, ни в одном другом фильме. И самый неожиданный итог фильма — желание, чтобы все экраны перегорели, чтобы слово не дешевело, рождаясь бездумно и приходя моментально, чтобы его приход зависел от человека, как приход счастья зависит от Бога.